Вечереет. Тростник по краям реки что-то нашептывает и затихает под дуновение легкого ветерка, а в угасающих лучах заходящего солнца, в бескрайнем прекрасном небе загорается первая вечерняя звезда.
Потом я вижу, как она сияет и на земле. Даже не на земле, а на воде, темным пятном растянувшейся перед нами.
- Это, - произносит Инди, – не океан.
Звезда мигает. Как будто что-то заслоняет ее, на небе или на воде.
- Но он такой большой, - недоумеваю я. – Что еще это может быть?
- Озеро, - отвечает Инди.
Странный гул доносится до нас от воды.
Это лодка, стремительно приближающаяся в нашу сторону. Нам некуда увернуться от нее, да и мы настолько утомились, что не испытываем никакого желания убегать. Мы сидим рядышком, голодные, уставшие от боли и плывущие по течению.
- Надеюсь, что это повстанцы, - говорит Инди.
- Вполне возможно, - соглашаюсь я.
И вдруг, под приближающий гул, Инди хватает меня за руку. – Я бы выбрала голубой цвет для моего платья, - сообщает она мне. – Я бы взглянула прямо ему в глаза, неважно, кто бы он был. Я бы не испугалась.
- Я знаю, - отвечаю я.
Инди кивает и отворачивается к тому, что уже близится. Она сидит распрямившись. Я представляю, как голубой шелк – в точности цвет платья моей мамы – струится по телу Инди. Представляю, как она стоит на берегу моря.
Она так красива.
В каждом человеке есть что-то красивое. В Кае, я, прежде всего, заметила его глаза, и я до сих пор люблю их. Любовь заставляет тебя смотреть, и ты смотришь и смотришь. Ты замечаешь линию руки, поворот головы, походку. Когда ты влюбляешься впервые, ты ослеплен и видишь все это, как восхитительное, желанное целое, или прекрасную совокупность прекрасных частей. Но когда ты начинаешь видеть любимого по частям, озадачиваясь разными почему – почему он ходит именно так, почему он прищуривает глаза этак – ты начинаешь любить и эти части тоже, и такая любовь тот час же становится более совершенной и более полной.
Другая лодка почти приблизилась, и я вижу на ее борту людей, одетых в водонепроницаемые костюмы. Интересно, это для того, чтобы просто не намокнуть? Или они знают, что вода отравлена? Я обхватываю себя руками, с таким чувством, будто я заражена, хотя кожа не слезает с костей, и мы воздерживались от питья речной воды.
- Подними руки, - шепчет Инди, - Пусть они видят, что мы не представляем опасности. – Она кладет свое весло поперек коленей и поднимает руки над головой. Жест настолько беззащитный, настолько нехарактерный для нее, что я, замешкавшись, не сразу следую ее примеру.
Она не дает им заговорить первыми. – Мы сбежали, - выкрикивает она. – Мы пришли, чтобы присоединиться к вам.
Их лодка подтягивается еще ближе. Я оглядываю их гладкую черную одежду, принимая во внимание, что их количество равняется девяти. А нас всего двое. Они смотрят в ответ. Замечают ли они наши пальто, произведенные в Обществе, нашу истерзанную лодку, наши пустые руки?
- Пришли, чтобы присоединиться к кому? – задает вопрос один из них.
- К Восстанию, - не колеблясь, отвечает Инди.
Глава 51. Кай
Я бегу. Сплю. Немного ем. Допиваю воду из фляжки. Когда она пустеет, отбрасываю ее в сторону. Даже мысли не возникает наполнить ее отравленной водой.
Снова бегу. Мчусь вдоль берега реки, придерживаясь деревьев, где это возможно.
Я бегу ради нее. Ради них. Ради себя.
Заходящее солнце освещает поток воды. Дождь уже прекратился, но раздробленные запруды снова соединились в одно целое.
Однажды летом, когда дожди шли чаще обычного, и некоторые овраги наполнялись водой на неделю-другую, отец научил меня плавать. Он показал, как нужно задерживать дыхание, оставаться на плаву, и держать глаза открытыми под сине-зеленой водой.
Бассейн в Ории был другим – сделанным из белого цемента, вместо красного камня. В некоторых местах в нем можно было разглядеть все до самого дна, кроме тех случаев, когда солнце слепило глаза. Между водой и бортиками бассейна образовывались аккуратные линии. Дети спрыгивали с мостика. Казалось, что весь Городок собрался поплавать в тот день, но именно Кассия была той, кто поймал мой взгляд.
Она сидела так спокойно. Казалась такой отстраненной, когда все остальные перекликались, кричали и бегали. На мгновение – впервые с тех пор, как я попал в Общество, - я почувствовал себя свободным. Я ощутил покой. Когда я увидел ее там, то во мне снова что-то ожило.
А потом она поднялась, и по ее напряженной спине я понял, что ее что-то беспокоит. Она уставилась в одну точку в бассейне, туда, где глубоко нырнул один мальчик. Быстро, как только мог, я подошел к ней и спросил: - Он тонет?
- Не могу сказать, - ответила она.
В общем, я тоже нырнул, чтобы попытаться помочь Ксандеру.
Хлористая вода вызывала жжение в глазах, и мне пришлось зажмуриться на мгновение. От боли и яркого света я видел только красные пятна за веками, поэтому мне показалось, что я ослеп и истекаю кровью. Я поднял руки, чтобы проверить, но почувствовал только воду и никакой крови. Моя паника смутила меня. Борясь с болью, я отнял руки и распахнул глаза, чтобы снова оглядеться кругом.
Я видел ноги и тела и плавающих людей, и тогда перестал искать кого-то тонущего. Все, что я мог думать…
…ничего тут не случилось.
Я знал, что бассейн был чистым и аккуратным, но видеть его изнутри было так необычно. Даже в тех наполненных дождем оврагах, которые сохранялись совсем недолго, жизнь кипела. Там рос мох. Там рассекали по сверкающей на солнце поверхности водяные жучки, и так, пока бассейн не высыхал. Но на дне этого водоема не было ничего, кроме цемента.
Я забыл, где нахожусь, и сделал вдох.
А когда, задыхаясь, вынырнул на поверхность, я точно мог сказать, что она уже смотрела на меня иначе. Ее глаза задержались на небольшом шраме, оставшемся на моем лице со времен проживания в Отдаленных провинциях. Было ощущение, что она немного похожа на меня. Она разглядела отличия и тут же решила, что имеет значение, а что нет. Потом мы вместе рассмеялись, и мне понравилось, как улыбка охватывает ее зеленые глаза, и на коже вокруг них появляются мелкие морщинки.
Я был ребенком. И я любил ее, хотя не понимал, что это означает. А спустя годы все изменилось. Она. Я.
Я прячу пробирки и бумаги в разные места. Невозможно узнать, по-прежнему ли жизнеспособно содержимое пробирок за пределами их хранилищ в Каверне – но Элай и Кассия доверились мне. На случай наводнения, я укладываю пробирки высоко в дупле старого тополя.
Бумаги не придется прятать долгое время, поэтому я просто закапываю их поглубже в землю и отмечаю это место рисунками на камне. Мне нравится нарисованный узор. Это могут быть волны в море. Стремительное течение в реке. Дюны на песке.
Или рыбья чешуя.
Я на мгновение прикрываю глаза и позволяю себе вспомнить о людях, которые ушли.
Рыбы-радуги, сверкающие в ручье. Спутанная золотистая трава на берегу, куда бежал Вик, думая о своей любимой девушке. Его ботинки, оставляющие незазубренные следы на земле.
Восходящее над землей солнце – зрелище, которое мама находила великолепным. Ее сын, рисующий рядом с ней, с опущенными в водяные краски руками. Ее муж, целующий ее шею.
Мой отец, выходящий из ущелья. Побывав там, внутри, он видел людей, своими силами сеющих и собирающих урожай, умеющих писать. А он хотел донести все это до людей, которых любил.
До этого озера всего лишь несколько сотен ярдов. Я покидаю свое укрытие под деревьями.
Глава 52. Кассия
После всех смертей, пережитых в Каньоне, после бесшумных, неподвижных пробирок в пещере, картина жизни, разворачивающаяся передо мной в этом лагере, наполняет мое сердце безудержной радостью. Все эти люди живут, движутся. В Каньоне, я почти поверила в то, что мы остались последними людьми на земле. Пока нашу лодку буксируют к берегу озера, я все поглядываю на Инди, и она улыбается в ответ. Наши волосы развеваются за спиной, а весла лежат на коленях. У нас получилось, думаю я. Наконец-то!
